Вклад Натальи Борисовны Нордман-Северовой в формирование личного архива Ильи Ефимовича Репина
В их число входят и архивные материалы его второй супруги, Натальи Борисовны Нордман-Северовой.
Сначала несколько слов о самой Наталье Борисовне – второй жене И. Е. Репина, хозяйке «Пенат» и устроительнице «Репинских сред», знаменитой пропагандистке вегетарианства и раскрепощения прислуги - облегчившей нашу задачу и написавшей автобиографию, машинопись которой хранится в Научном архиве РАХ (ф. 25, оп. 1, д. 1792).
Родилась Наталья Борисовна в Гельсингфорсе (в Финляндии) 2 декабря 1863 года в семье адмирала русского флота Бернхарда Нордмана. По словам Натальи Борисовны, «воспитывалась она матерью-вдовою дома, без системы, несмотря на то, что имела право на казенное воспитание в институте или гимназии. Обучалась языкам и манерам». Обожавшая искусство, мать много водила дочь по картинным галереям, художественным выставкам в России и за границей. «Одаренная большой памятью и мучимая ненасытной жаждой знания, - рассказывает о себе Н. Б., - в 16 лет начала свое самообразование. Читала решительно все, что попадало под руку. Больше всего искала уединения, чтобы свободно мечтать о какой-то другой, незнакомой мне жизни. Увлекалась лепкой и орнаментальным рисованием». В 1884 году, достигнув совершеннолетия, уехала в Америку, где сблизилась с княгиней М. К. Тенишевой (1858-1928), которую называла своим самым близким другом. А спустя 10 лет описала «стремления своей молодости и жизнь в Америке» в своем первом литературном произведении «К идеалам».
Особую ценность представляют путевые дневники совместных с Репиным заграничных поездок: «Несколько страниц из истории моего счастья» (ф. 25, оп. 1, д. 1795), посвященный вояжу в Париж, на Всемирную выставку 1900 года, а также «Интимные страницы. Письма к друзьям из Италии» повествующий об их путешествии по Италии весной 1911 года. Дневники эти написаны очень живо, эмоционально, откровенно, и интересны, в первую очередь, как исторические документы эпохи, полные подробностей, описывающих Париж, Рим и другие европейские города того времени, характеры и нравы местных жителей, а лавное, в них сделана попытка зафиксировать восприятие происходящего Репиным.
Так, в парижском дневнике мы встречаем следующие диалоги:
«День был невыносимо жаркий. Вечером ездили в омнибусе на Империал в Монмартр. Сидели рядом, так удобно! Ильюша опять объяснял мне Париж.
«Люблю, - говорил он, - что здесь жизнь идет так ясно, так определенно. Каждый знает, чего он хочет, куда он идет. Терпеть не могу этих широких русских натур, которые сегодня от избытка жизни колотят зеркала, завтра вышибут глаз у родного отца, а послезавтра озолотят своего лакея!». Или: «Скажите мне, - спросила я, - какой смысл имеет из широкой светлой России посылать молодых людей, окончивших Академию, писать картины сюда, где нет ни простора, ни природы?»...
Дневник этот таит очень любопытные заметки о нраве, привычках, особенностях характера И. Е. Репина; сделана попытка подробно передать содержание бесед Нордман-Северовой и Репина об искусстве, архитектурном облике города, о национальной французской кухне и т.д.
Наталья Борисовна была натурой ищущей, неуёмной. Среди ее многочисленных увлечений важное место занимала фотография. Неоднократно Нордман-Северова становилась призером конкурсов, как фотограф-любитель. Но что особенно важно, помимо дневника Наталья Борисовна привезла из парижской поездки иллюстративный материал - фотографии, сделанные на Всемирной выставке, как ею самой, так и Репиным.
«… У Ильи Ефимовича есть специальная итальянская улыбка. Какая-то она самозабвенная. Забирается она ему в щеки и глаза, в особенности, когда из окон вагонов он глядит на окрестности.
- Какие формы, - шепчет он, что-то рисуя в воздухе, - Боже, какие формы…
- Илья Ефимович, когда вернемся, купите овечку. Пусть она играет с нашим пуделем. Ему так скучно одному. И непременно такую же шоколадную, как Тор[к]о. По левую сторону пути тянутся виноградные горы, по правую – шумит море. Капри туманится. Окна все настежь. Тепло. Илья Ефимович загорелый, как сапог, сидит усмехается. Что ему Тор[к]о. Он, кажется, в эту минуту согласился бы на покупку слона.
… Уж если Илье Ефимовичу ехать куда-нибудь отдыхать, так это только в Италию. Всюду он постоянно занят, озабочен, удручен. Здесь он умеет ничего не делать. Сидит на террасе, смотрит вдаль и наслаждается…»
И:
«Мы опять в русской читальне […]. Только, пожалуйста, не представляйте себе, что здесь при мертвой тишине сидят, нагнувшись над столами, и внимательно читают. Ничего подобного! Сегодня среда, жур-фикс читальни, все книги и журналы унесены в маленькую боковую комнату, а здесь, в большой, бывшей мастерской Кановы, как в улье – жужжанье голосов, мастерская большая, славная, эстрада есть и рояль для талантов. Чай накрыт на большом столе, самовар кипит, прекрасные дамы хозяйничают, а старый итальянец-лакей в белых перчатках разносит чашки.
- Я лично ужасно страдал от этой поездки, - говорит И. Е., - Мне тогда страстно хотелось всего русского, на Урал поехать, к Раскольникам и вдруг в такую горячую минуту всё бросить и жить с расстроенными нервами, без языка, в жаре, на чужой стороне, которой в данную минуту совершенно не заинтересован. Конечно, я тут всё тогда ненавидел, даже Рафаэля… Как это можно насильно посылать… Тут один художник писал-писал матери своей жалостные письма и наконец умер от тоски по родине… А Италию я научился любить гораздо позже, когда приезжал сюда по собственной воле…»
Сам Репин очень высоко ценил литературный талант Натальи Борисовны. В своих воспоминаниях о ней (ф. 25, оп. 1, ед. хр. 13) - а умерла она в Италии, в 1913 году - Илья Ефимович пишет:
«Я не могу не коснуться самого главного таланта [Натальи Борисовны] – [таланта] писателя.
Северова представляла своими комедийными сочинениями редкий жизненный талант. В ея пиесах столько животрепещущего юмора, столько остроумного комизма, что читавшие ее комедии (актер Ге и др. люди с компетенцией) говорили, что у них от смеха переутомлялись личные мускулы. И что особенно поражало [всех]: сцены ее не только весело звучат живым языком разных особей в кипучей жизненной интриге, но при этом полны самых ярких […] в смысле новизны мотивов, какие рождаются в обществе нашего периода. И не грешат ни малейшей натянутост[ью]».
«Наталье Борисовне жилось весело: она умела своим весельем зажечь всех. Ей удавалась всякая затея; ее окружала, за ней неслась везде повышенная жизнь. Ея веселые большие серые глаза встречались только с радостью, ея грациозная фигура всякий момент готова была танцевать, как только звуки плясовой музыки долетали до ея слуха. … Эта женщина кипела всегда новыми, самыми разнообразными идеями… Ко всему она относилась критически и все готова была сейчас же переделать по совершенно новому образцу. И это ей удавалось сказочно…».
